К Берлинской биеннале мы готовили материал с арт-группой «Война», которую Артур Жмиевский, леворадикальный польский художник и куратор, позвал в сокураторы. Интервью мы попросили взять Эдуарда Лимонова. Так как, по словам «Войны», для «эшек» (отдел по борьбе с экстремизмом. — Interview) арестовать их при Лимонове — «влажный сон». Наша операция потребовала строгой конспирации и продуманного сценария. Для начала мы с привлеченным модератором журналистом-Отцом, прозванным так за многодетность, отправились на встречу к Лимонову, получив от «Войны» напутствие:
— Вслух лучше говорить о стихах и свободных странах; деловые вопросы решать на листочке в виде вопросов–ответов. После листочки уничтожить.
Бред какой-то.
Лимонова (в целях повышенной секретности переименованного в Деда) на такую тактику ведения переговоров уламывать не пришлось. На его столе уже лежали заготовленные бумажки для обсуждения даты, места и времени. «В щи» (вслух, при личной встрече. — Interview) Дед рассказывал про французские издания, свои публикации, про то, как станет президентом России, а также про свою женщину и детей. Эта женщина, кстати, еще сыграет фатальную роль. Но об этом позже.
Через неделю перебрасываний шифрованными имейлами, встреч «на Чипах под Грибом» (Чистые пруды, под памятником Грибоедову) и в «носочной» (так ласково назван мой дом за то, что там всегда можно найти чистые сухие мужские носки) Дед внезапно объявил, что до президентских выборов брать интервью не может. Все переносится на две недели.
В ночь перед встречей мне звонит раздраженный муж и шепотом требует, чтобы я немедленно вернулась домой, потому что «пришли друзья-художники и стучат в окна». Друзья — это Леня Ёбнутый, по-нашему Мыслитель, и Олег Воротников, единственный не получивший прозвище. В «носочной» они объявились, чтобы прописать сценарий интервью. К семи утра убираем пункты, включающие лестницы, заборы, взлом церковных двориков и велосипеды. Мыслитель командует:
— Через четыре часа, то есть в 11:00, в точку А становится мини-вэн, дальше я сам с ним разберусь. В точку Б к 16:00 подъезжает понтовая редакционная тачка с Качком (водителем машины). Качок открывает багажник, в багажник ложится Мыслитель (это он о себе в третьем лице), в салон садится видеооператор — вся компания едет к Деду.
Отец должен быть к этому времени у Деда, на дневном чае, чтобы уговорить его оставить одного из «родственничков» (охрана Лимонова) дома, а то все в машину не поместятся.
Далее по плану: Дед садится в ту самую понтовую машину и едет… до метро. В момент остановки у метро из багажника выскакивает Мыслитель, доказывающий интервьюеру, что люди ездят в еще менее комфортных условиях, чем общественный городской транспорт. Мыслитель, оператор, Дед и «родственничек» едут на метро в конечную точку, место проведения интервью. Туда же прибывают Олег, его жена Коза и дети (Каспер и Мама), в то же самое место отбывают из своей точки Искусствовед (это я) и Редакционный Фотограф. И все бы так и сложилось: машины наняты, хаты на точках сняты, Качок лишних вопросов не задает, Искусствовед и Редакционный Фотограф в совершенстве овладели техникой «отрыв хвоста», телефоны выключены, батарейки вынуты, все дела только «в щи».
42 потраченных календарных дня, 134 имейла, двое суток без мобильной связи, двое же суток бессонных ночей и четыре громких скандала с мужем.
День интервью. Отец, прихватив пряники к чаю, с двух часов дня звонит в домофон к Деду. Дед не отзывается, трубку не берет. Спустя четыре часа дверь отворяется. На пороге Дед с женщиной. И выговаривает Отцу:
— Я с ней не был полтора месяца, оставьте меня, наконец, в покое! Все сделаем завтра.
Ну уж нет! Третьего раза я не выдержу: 42 потраченных календарных дня, 134 имейла, двое суток без мобильной связи, двое же суток бессонных ночей и четыре громких скандала с мужем. Хватит.
Для триумфального завершения детективного вечера ловлю машину с правительственными номерами. Она увозит меня по встречной полосе Нового Арбата заливать горе в «Бонтемпи». «Плачем», — пишет мне в своем последнем письме «Война». И мы плачем.
