Кураторы — такие люди, личностью которых интересуются лишь узкопрофильные специалисты. При этом они — атланты. На их плечи опирается если и не вся история искусства XX века, то уж второй половины точно. Например, итальянский куратор Джермано Челант. Он изобрел термин arte povera, написал десятки важнейших исследований по истории искусства, 20 лет отвечал за все выставки в музее Гуггенхайма, одним из первых понял, что сотрудничать с миром моды не зазорно, сделал культовую выставку в Нью-Йорке Art/Fashion, возглавил выставочный отдел в Prada Fondazione.
В этом году 74-летний Джермано и фонд Prada в рамках Венецианской архитектурной биеннале открыли выставку Art or Sound (работает до 3 ноября). Старинные музыкальные инструменты тут соседствуют с современными звуковыми экспериментами, а предметом кураторского исследования стали отношения звука и визуальности. Без тени сомнения заявляем: это лучший проект биеннале. Московский архитектор Ольга Трейвас убедилась в этом лично, а заодно расспросила Челанта о краеугольных камнях профессии.
ТРЕЙВАС: Джермано, вы из поколения великих кураторов. Да что там — вы и профессию эту изобрели. С чего начинали?
ЧЕЛАНТ: Всего-то стал человеком-оркестром, который разбирается не только в истории искусств, но и в логистике, графическом дизайне, архитектуре. В 1960–1970-е кураторы были настоящими заводами полного цикла: могли в одиночку с нуля построить выставку. Я думаю даже о том, где стоят и как выглядят охранники на моем проекте. Первое, что я заметил, оказавшись в Гуггенхайме в 1998-м, — чудовищная униформа охранников. И сразу попросил денег, чтобы купить новую. Теперь это называется «дизайн коммуникаций».
ТРЕЙВАС: С модой вы вообще, как известно, на короткой ноге.
ЧЕЛАНТ: Есть такое дело. Когда-то мы с редактором журнала Artforum Ингрид Сиши первыми отдали обложку дизайнеру Иссеи Мияке. В арт-сообществе был большой скандал.
ТРЕЙВАС: Продали душу дьяволу? (Смеется.)
ЧЕЛАНТ: Ага. У искусствоведов считается, что все языки, кроме искусства, грязные. Я всю жизнь боролся с этим предрассудком. Но прошло время, и все стали заглядываться на мир моды.
ТРЕЙВАС: Это точно. В Италии даже организации, оказывающие значимую поддержку искусству, — это фонды различных модных Домов: Trussardi, Prada, Max Mara…
ЧЕЛАНТ: Так и есть. Но теперь это общее место. Поэтому три года назад мы с фондом Prada решили поменять направление деятельности, отказавшись от персональных выставок в пользу шоу, связанных с серьезной исследовательской работой, вроде новой выставки Art or Sound.
ТРЕЙВАС: С «трендами» все понятно. Меня еще, как архитектора, очень интересует, как выработаете с пространством. Интегрируете выставки вовнутрь? Или подавляете искусством стены?
ЧЕЛАНТ: Мы с выставочными площадками дружим. Я же 20 лет был куратором в музее, спроектированном Фрэнком Ллойдом Райтом. Это вам не шуточки.
ТРЕЙВАС: Да уж. (Смеется.)
ЧЕЛАНТ: Архитектура — всегда часть выставки. Как-то я курировал проект немецкого художника Ансельма Кифера в музее Гуггенхайма в Бильбао. Его строил Фрэнк Гери — любитель стен высотой в 25 метров и громадных площадей. Я сразу сказал: «Ансельм, ты должен либо побороть эту архитектуру, либо вступить с ней в диалог». И мы построили лестницу высотой в 25 метров. Так и победили.
ТРЕЙВАС: А как вы сейчас, для Art or Sound, работали c палаццо Ca’ Corner della Regina?
ЧЕЛАНТ: Знаете притчу про двух братьев, бедняка и богача? Они жили в одном доме, но у каждого была своя лестница, поэтому они никогда не встречались. Так и нам достались два абсолютно разных пространства. Одно, на первом этаже, богато украшено фресками и лепниной. Второе, на уровень выше, аскетичное. Первый этаж мы сделали археологичным, заставили витринами, чтобы появилось ощущение тесного хранилища коллекции музыкальных инструментов. Второй этаж — белый, современный. Его мы оставили открытым, как лофт.
ТРЕЙВАС: Что из задуманного для этой выставки вам далось особенно трудно?
ЧЕЛАНТ: Главная сложность состояла в том, что на выставке, посвященной звуку, должен быть звук. (Смеется.) Я с ним работать не умею и пригласил саунд-художника Фредерика Санчеса — диджея с мировой славой, он даже с The Rolling Stones играл. В результате на Art or Sound вы не замечаете, откуда идет звук, а просто чувствуете его, понимаете, что выставка играет.
ТРЕЙВАС: А какие композиторы вам нравятся?
ЧЕЛАНТ: Все ребята моего поколения: Филип Гласс, Стив Райх, Лу Рид, Лорри Андерсон. Помню, как один знакомый художник представил мне Фила: «Это мой друг, он хочет сыграть для тебя в моей мастерской». Мастерская была крошечная, а музыканты играли всемером. Я сидел на полу, и звук был таким мощным, что я не выдержал и даже вышел минуты на три. Это было мое первое знакомство с музыкой Гласса.
ТРЕЙВАС: Счастливый вы человек! Филип Гласс лично для вас играл. Вам бы всех своих друзей-музыкантов задействовать в выставках.
ЧЕЛАНТ: Надо подумать. Хотя мне не только звук интересен, но и другие «раздражители». Я бы хотел сделать мультисенсорную экспозицию, скажем, с запахом дешевых духов или пота. (Смеется.) Сейчас я делаю проект «Искусство и еда», ведь современные медиа только о готовке и говорят. А музеи и выставочные пространства превратились в банки: запрещено трогать работы руками, они слишком дорого стоят. Я хочу вернуть выставке прикосновение. Всерьез размышляю над этим.
ТРЕЙВАС: А мне кажется, сейчас бум мультимедийных практик. Помните прошлогодний перформанс техно-диджея Ричи Хоутина в Гуггенхайме?
ЧЕЛАНТ: Да, но в музее по-прежнему многое запрещено: животные, газ, огонь.
ТРЕЙВАС: В Москве есть художники, которые делают проект «Городская фауна» с животными и растениями. Сажают в галереях целые сады.
ЧЕЛАНТ: В 1970–1980-е это была распространенная практика. Итальянский художник Яннис Кунеллис выставлял в галереях живых попугаев и лошадей.
ТРЕЙВАС: Джермано, вы за один год успеваете курировать сразу несколько серьезных, масштабных проектов в разных странах мира. Как?
ЧЕЛАНТ: Я беру пример с архитекторов. Взгляните на Ренцо Пьяно, Фрэнка Гери — они одновременно ведут миллион проектов. Секрет в хорошей команде. В Милане у меня их целых две: моя личная и команда фонда Prada. Еще одна работает со мной в фонде Альдо Росси, четвертая базируется в Нью-Йорке. Если бы я делал выставку в Катаре, обзавелся бы людьми и там. Сложно представить себе, что в 1995 году наша команда в Prada состояла всего из трех человек. Три камикадзе, готовые отдать жизнь за то, во что верят. А с вами мы могли бы работать над проектом «Искусство в России».
ТРЕЙВАС: Вот спасибо, теперь у меня есть бизнес-план! (Оба смеются.)
