Норманск: Квест в поисках пьесы

Бургомистр Яков Копчий ( Игорь Воробьев)

Над антиутопией по повести «Гадкие лебеди» Стругацких трудились десятки замечательных имен — здесь ЦИМовская мастерская экспериментов по синтезу жанров Blackbox, Le Cirque de Charles La Tannes, студенты мастерской Дмитрия Брусникина, хореографы, специалисты по транзактному анализу, создатели ролевых игр, архитекторы, художники. Норманск не сразу строился, но к созданию маленькой тоталитарной планеты явно приложили усилия самые свободолюбивые строители. Для ее освоения понадобится удобная обувь: в театре, где зрительный зал отсутствует, нужно будет много ходить и бегать. «Променад» — слово неподходящее, это путешествие или квест в поисках пьесы, которую придется собирать по кусочкам самостоятельно.

По сюжету провинциальный Норманск — город прошлого в безымянной стране, воссозданный для спасения будущего. Миссию выполняют прокаженные интеллектуалы — «мокрецы». Обучая детей Норманска тому, что выходит за рамки школьной программы, они подрывают авторитет родителей, а тем самым всю систему. Дети симпатизируют прокаженным. Власть проводит подковерные меры по зачистке. Идет нескончаемый дождь.

В ЦИМе все есть (пьеса берется близко к сюжету), разве что вместо дождя нашествие саранчи, поэтому каждый входящий в здание театра получает москитную сетку — это костюм зрителя и единственная граница между реальностью и иллюзией. Кроме того, есть карта местности: высшая ипостась жанра программки, которая тут становится единственным ключом от происходящего. Чем подробнее вы ее прочтете, тем легче будет дальше ориентироваться в Норманске, который живет не по театральным законам, а по законам маленького провинциального города: действующие лица переходят из лазарета в буфет, пропустить по стаканчику, из квартиры любовницы — в мотель к проституткам, они падают пьяные на лестницах, грубят детям, разговаривают с незнакомцами, флиртуют, гуляют, избивают и просто ничего не делают…

Самое главное, что они совершенно не зависят от зрителей, которые сами компонуют свой спектакль, следуя за выбранным персонажем. Тут, впрочем, в отличие от британцев, довольно быстро становится понятно, кто из 60-ти актеров ведет действие и стоит стертых о лестницы ЦИМа подошв — Илья Барабанов в роли писателя Банева проходит по коридору так, что сразу видно — главный герой. Кроме него главный злодей Павор Сумман, пугающий за счет привычного клоунского амплуа Ивана Туриста, колоритный развратный бургомистр Яков Копчий (Игорь Воробьев), дети-вундеркинды (Зоя Ермишина, Виталия Шленская, Роман Караваев), наконец, трагическая и грубая мать-одиночка Лола Миллер (Ирина Петрова).

Норманск и его герои существуют как бы вне пространства и времени, ничто в нем, как и у Стругацких, не намекает ни на какую конкретную эпоху. Однако время здесь, пожалуй, главная загвоздка: наладить логистику, просчитанную поминутно — чуть ли не самая сложная задача променад-пьесы: кажется, сбор настенных часов в реквизит спектакля через Facebook продолжается до сих пор. Зрителю не легче: каждый вечер Норманск впускает пять партий зрителей, а это значит, что тем, кто придет на самый ранний — в 18:30, повезет увидеть магические швы самого жанра: повторяющиеся сцены, тайные преобразования уже знакомых пространств и хвосты упущенных сюжетных линий.

Кроме того, нельзя забывать про гений места, к которому апеллируют променад-спектакли: «Норманск» — это возможность пройтись по всем помещениям Центра Мейерхольда, включая гримерные, кулисы, учебные кабинеты и технические комнаты. Вспоротое брюхо театра переоборудовано во множество сценических пространств художником Галей Солодовниковой. Декорации здесь не избыточны: только шепот из динамиков и некоторые разбросанные шедевры, вроде пыточных стульев из печатных машинок Singer и завораживающих видеопроекций возвращают к мыслям о том, что мы в пространстве игры.

Эта, граница, впрочем, призрачна, как и москитная сетка. Стругацкие, как известно и как нам уже напомнили совсем недавно, — идеальный повод поговорить о сегодняшнем дне. Посудите сами: интеллектуалы против силовиков, отголоски былой войны, скучные и узколобые взрослые, дети, цитирующие Шопенгауэра. Где непонятно, там написано — концлагерная зона у гардероба значится в программке едва заметным словом «Майдан». За остальное отвечает наша чрезмерно кинематографическая реальность. В ней на втором этаже ЦИМа бесстыдно сияет огнями «Газпромбанк». Спускающийся по ступенькам мокрец пристально смотрит на меня и шепотом спрашивает: «Простите, вы — персонаж?» За окном Москва — город, где матери-одиночки точно так же орут на детей, кто-то кого-то прижимает в подворотне и где никак не может начаться лето.

Интервью
Добавить комментарий