Инь Сючжень: «Москва была городом из моих фантазий»

В невыносимо жаркий летний день редакторы журнала Interview Сергей Гуськов и Анастасия Агапова сходили в «Гараж». Они выполнили свой долг перед искусством — сдали одежду, из которой китайская художница Инь Сючжэнь создает инсталляцию специально для холла музея. Но это была лишь половина дела. Связаться с самой художницей оказалось непросто: живет она в Пекине, по скайпу и телефону не разговаривает, электронную почту не любит. Пользуется только крайне популярным в Китае мессенджером WeChat, с помощью которого там координируют акции протеста и уходят из-под надзора властей. Лишь благодаря самоотверженной Снежане Крастевой, куратору из «Гаража», Инь Сючжэнь вышла на связь.

ГУСЬКОВ: У вас всегда есть отсылка к городам, где сделаны работы. Например, в Нью-Йорке инсталляция в чемодане включала «призрачные» фигурки башен-близнецов, которые на момент ее создания были разрушены. А какая связь между Москвой и пилюлей, или, может, «Гаражом» и пилюлей? «Гараж» — это живот?

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Инсталляции в чемоданах — это серия «Переносные города», которую я создаю с 2001 года. Я уже доделала более сорока городов, включая Москву. А моя работа в «Гараже» называется «Медленное действие», она изображает желатиновую капсулу, изготовленную из старой одежды местного производства, в нее можно войти. Меня вдохновило московское метро. Станции как вереница мелькающих музеев, вагоны — непрерывно выпускаемая череда желатиновых капсул, а пассажиры словно крупицы лекарства в этих капсулах. Эти вагоны-капсулы движутся под землей, словно по чреву города.

ГУСЬКОВ: То есть это все-таки про Москву?

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Не совсем. Это произведение не затрагивает проблемы какого-то конкретного региона. Мы все сильнее ощущаем собственное ничтожество, люди соперничают, они могут улучшить наш мир, а могут и полностью его уничтожить. Медицинские препараты могут не только вылечить, но и вызвать побочные эффекты. Одни зависят от них, другие боятся их принимать. Входя в гигантскую капсулу в «Гараже», мы приходим из разных мест, а потом движемся дальше, выполняя каждый свою роль. История музея связана со средствами передвижения, и сейчас там припаркуется желатиновая оболочка, в которой люди медленно высвобождают свою энергию.

ГУСЬКОВ: Вы используете одежду, которую уже кто-то надевал. Откуда взялась эта стратегия?

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Много лет я создаю произведения из поношенной одежды, сначала использовала собственные вещи, потом стала собирать по родственникам и друзьям, а теперь — у незнакомых людей. В поношенной одежде хранится много информации о пережитом, это вторая кожа, и тут уже не играет роли, знаю ли я тех, чью одежду использую или нет. Я сшиваю ее, и в результате получается новая структура.

ГУСЬКОВ: Одни ваши работы сделаны в чемодане, как в раковине, их можно спрятать, один человек способен унести такую работу в руках, а другие — огромные, в них можно заходить целыми группами. Такая диалектика открытости-закрытости.

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Эпоха глобализации оказала влияние на жизнь людей. Каждый человек уже сам по себе целый мир, каждый становится передатчиком какой-то информации. «Коллективное подсознание» зрителей становится частью произведения. Находясь внутри, они еще больше раскрывают свою душу и могут побыть немного в состоянии покоя.

ГУСЬКОВ: Однажды вы уже приезжали в Россию, участвовали в IV Московской биеннале. Что вы думаете о Москве, что вы тут почувствовали?

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Еще с детских лет я много раз слышала об СССР. Ребенком я носила платье европейского покроя, которое называлось «булацзи», это название пришло в китайский язык из русского. Многие фильмы, которые у нас показывали, были советского производства. В университете меня учили преподаватели из России. Москва была городом из моих фантазий, и когда я на самом деле приехала сюда, испытала душевный подъем. Хотя я не пробыла здесь долго, я поняла, что Москва имеет свои неповторимые черты: множество музеев и храмов, а москвичи — очень сердечные люди.

ГУСЬКОВ: Наверное, многое было вам знакомо?

ИНЬ СЮЧЖЭНЬ: Да, в городе осталось много отпечатков социализма — эпохи, столь знакомой мне еще с детства.

Интервью
Добавить комментарий