Джефф Бриджес: «Свою первую роль я сыграл в шесть месяцев»

В «Посвященном», поставленном по одноименной книге Лоис Лоури, народный герой Джефф Бриджес играет роль человека, обремененного всемирной памятью, которую он должен передать следующему «посвященному». Тяжесть этой памяти столько велика, что человек, ее несущий, видит мир совсем иначе, чем остальные. О том, чтобы перенести эту историю на экран, Бриджес мечтал 20 лет, — правда, изначально он видел в этой роли своего отца Ллойда Бриджеса. Они даже сняли кое-что на домашнюю камеру: Джанаса (Брентон Туэйтс) играл юный племянник Джеффа, а посвященного — его отец. Но этой мечте не суждено было сбыться: проект оказался труднее, чем можнео было представить. И вот фильм выходит в прокат, уже с ним самим в роли «посвященного». Нашему корреспонденту удалось встретиться с актером в Лос-Анджелесе и расспросить о том, как сложилась эта история.

Вы помните, когда впервые прочитали этот роман?

Нет, точной даты я не помню (смеется), я читаю долго и медленно. Но я точно помню, как я был взволнован этой книгой и сразу же подумал, что это был бы прекрасный повод поработать с отцом вместе, экранизировать эту книгу с ним в главной роли.

Что она дала вам лично?

Я почувствовал всю важность эмоций в нашей жизни. Мы ведь не придаем этому всему большого значения в повседневной жизни, понимаете. Мы реагируем друг на друга, на события, сердимся, радуемся, плачем, страдаем, принимая все это как должное. А что если все это у нас отнять? Мы никогда об этом не задумываемся, правда? Я помню, мне тогда пришло в голову, что мы совсем не ценим нашу способность к состраданию, сопереживанию. Работая над этим фильмом, я думал о том же, и мы с ребятами много на эти темы разговаривали.

Какой урок можно вынести из страданий? Научиться избегать их или вмешательством извне просто пресечь, приучив организм не реагировать? Все это, наверное, можно, но нужно ли? В любых трудностях всегда заложен какой-то урок. Как говорили в древности (или в Библии, я не помню точно) — страдания совершенствую душу. Что-то подобное, может быть, и не дословно. (Смеется.) Я верю в то, что нам нужна память обо всех общих наших горестях и радостях, потому что это помогает расти и меняться. В этом суть книги, и название The Giver означает «Дающий», «Передающий память и знания»).

Потом был фильм «Последний американский герой». Это фильм о гонщике — невероятно интересные съемки, увлекательные, но довольно сложные. И, как это обычно бывает, после длительного съемочного периода, особенно в фильме, где работа идет очень интенсивно, твои «актерские мышцы» выработаны до полного изнеможения. И в тот момент я чувствовал, насколько был вымотан, и говорил себе, что никогда больше, нет, мол, даже не просите. (Смеется.) Бывают такие моменты, когда ты не в состоянии даже думать о том, чтобы вернуться когда-либо на съемочную площадку. Ты думаешь: нет, я не хочу больше проживать чьи-то жизни, я хочу жить свою собственную. Так я себя чувствовал где-то еще около недели. И тут мне звонит мой агент и говорит, что мне предложили фильм «Продавец льда грядет» (1973), играть предстоит с Фредериком Марчем, Ли Марвином и Робертом Райаном. «Разве это не замечательно?» — добавил  он. Я сказал, что это, конечно, замечательно, но я вымотан напрочь и, пожалуй, пропущу этот проект, просил передать всем большое спасибо. Мой агент только уточнил: «Ты, значит, устал и желаешь пропустить этот проект, понятно». Я сказал, что да, устал, и на этом он повесил трубку. Через пять минут мне звонит Лэмонт Джонсон, который снимал меня в «Последнем американском герое» и таким глубоким, бархатным голосом вопрошает: «Я слышал, что ты решил отказаться от возможности поработать с великолепным режиссером Джоном Франкенхаймером. Неужели это правда? Ты отказал Джону Франкехаймеру?!» Его голос постепенно набирал обороты. Я сказал, что измотан. «Ты измотан?! — взревел Лэмонт. — Ах ты, задница такая! Измотан, значит!»

Тогда я подумал, хорошо, проведу эксперимент над собой. Я не уверен, создан ли я для этой профессии, значит, надо попробовать исходить из того, что говорят о профессионализме: настоящий профессионал — это тот, кто делает важную работу, невзирая на усталость и неудобства. Я сделаю этот фильм, и пусть он станет последним гвоздем, который я забью в гроб моего актерства. И я согласился. Это был совершенно уникальный опыт для меня. Джон репетировал с нами восемь недель и снял все за две недели. Это была длинная пьеса, кажется, четыре или пять часов. И мы репетировали ее как спектакль и могли бы сыграть ее как спектакль. Для меня это были самые потрясающие восемь недель в моей профессииональной жизни. Я получил возможность находиться рядом с великими мастерами своего дела. Просто наблюдать за их работой было бы феноменальным везением. Я отлично помню большинство своих сцен с Робертом Райаном. Мы работали над сценой, где сидели за столом друг напротив друга, Боб сидел передо мной, положив руки на стол. Когда он отнял ладони от стола, я увидел на их месте два больших влажных пятна от пота. Я поразился: «Боб! Неужели после стольких лет в профессии ты все еще нервничаешь перед съемкой?!» В ответ он сказал мне фразу, которую я никогда не забуду: «Нервничаю, а как же, и страшно боюсь того дня, когда я перестану нервничать. Тогда, считай, все для меня закончилось!» Я был поражен: великие тоже волнуются. И в этом заключается обратная сторона нашей профессии. С одной стороны, это удовольствие от перевоплощения, а с другой — постоянный, неизменный страх перед тем, какое впечатление ты произведешь. И я думал: смогу ли я так? Смогу ли я так же ощущать каждую роль, как первую? Захочу ли я эту работу настолько сильно, чтобы преодолевать это волнение и этот страх всякий раз, после команды «Мотор!»? Смогу ли я работать под таким давлением и не сломаться? Я помню, как Фредерик Марч, которому тогда уже было под 90, наверное, накручивал себя, и я страшно переживал за него, выдержит ли. Но он был как мальчишка счастлив! Это был свежий взгляд на профессию, и вот тогда я понял, что хочу и смогу заниматься этим до конца моей жизни.

Удалось ли вам перенести опыт своей мамы с ее особенным часом на ваших собственных детей?

О да, когда девочки росли, я продолжал эту традицию с временем для них. Но я так часто был в отъезде, и воспитанием детей занималась в основном моя жена. Этой женщине нужно поставить памятник за все достижения, она вырастила замечательных взрослых женщин. У нее был свой подход и свои тонкости, не час, нет, но она придумала свой бренд (смеется), это их секрет. Они очень близки, и девочкам до сих пор важны ее расположение и дружба. Я отдавал им все мое свободное время, когда оно у меня было. Я старался передать им мой опыт, и я надеюсь, что это получилось. В настоящее время мне хочется наверстать все те упущенные годы, мы чаще встречаемся и общаемся, как взрослые люди. Они это ценят. Я знаю.

Я помню, какое это было огромное удовольствие поработать вместе с моим отцом. И мне хотелось дать моим дочерям тот же опыт совместной работы. Со старшей мы вообще пишем вместе детскую книгу. Она придумывает историю, а я делаю к ней рисунки. Моя средняя, Джесси, была мои ассистентом на трех картинах, она играет сама и пишет немного. Наверное, она мне ближе всех по внутреннему складу. Мы очень много времени проводим вместе, особенно в дороге. Младшая дочь, Хейли, дизайнер интерьеров, сейчас она работает над интерьером нашего с женой нового дома. Я пытаюсь оставаться серьезной частью их жизни. Но это не значит, что я бесконечно много даю. На деле едвали не больше я получаю взамен.

 

Интервью
Добавить комментарий